_{Остановка в караван-сарае (рукопись из Музея Коррер, Венеция, фонд Чиконья).}

_{«Вот открытый караван-сарай,— поясняет легенда на итальянском языке,— с его перекрытыми цепями воротами, каминами и огнем, [зажженным] для удобства путешественников. - Оружие развешано по стенам, лошади путников находятся внизу, под помостами, внутри строения. Сюда приезжают турки всякого состояния, как приезжают в наши гостиницы в христианском мире». Фото Музея.}

Место Европы

Но вопрос, которым следует задаться, касается относительного места европейской торговли во всей массе турецких обменов. Эта торговля зачастую лишь мимоходом затрагивала османскую экономику или же только проходила через нее. Настоящая экономика турецкого пространства, простейшая и сильная, располагалась на уровне земли. Траян Стоянович определяет ее милым названием «базарной экономики» — переведем это как «рыночную экономику, соединяющуюся вокруг городов и региональных ярмарок», где обмен, верный традиционным правилам, оставался, по словам Т. Стояновича, под знаком добросовестности и открытости. Еще в XVIII в. кредит здесь развивался плохо, вне рамок повсеместно активного ростовщичества, активного даже в деревнях. Несомненно, однако, мы находимся уже и не во времена Белона из Мана, который отмечал в 1550 г.: «Все дела в Турции совершаются за наличные деньги. Так что нет там вовсе ни стольких бумаг, ни брульяров ³²² долгов в кредит, ни поденных записей; и от соседа к соседу при всех розничных товарах також не совершается кредита, как ежели бы сие были иноземцы из Германии»³²³. Однако же такая старинная ситуация отчасти себя пережила, даже если западные купцы предоставляли перекупщикам авансы под товары, даже если положительное сальдо их продаж в Константинополе позволяло им, как мы говорили, продавать в Смирне или Алеппо векселя на Константинополь. В целом сохранялся определенный архаизм обмена, одним из признаков которого оставалась обескураживающая скромность цен в сравнении с Западной Европой. В Тебризе в 1648 г. «на одно су покупали хлеба столько, сколько один человек может съесть за неделю»³²⁴. По сообщению «Газетт д’Амстердам» от 13 декабря 1672 г., в Каменце, взятом турками, «можно было купить лошадь за 4 риксдалера, а быка — за два»³²⁵. В 1807 г. Гардан видел в Малой Азии вокруг Токата «жителей, одетых как древние патриархи и, как они, гостеприимных. Они спешат предложить вам свои дома и пищу и весьма удивляются, когда им предлагают деньги»³²⁶.

Дело в том, что деньги, нерв западной торговли, чаще всего только пересекали турецкое пространство. Одна их часть поступала в алчное султанское казначейство, другая оживляла обмены верхнего торгового слоя, а остальное широко уходило в направлении Индийского океана. Запад лишь чувствовал себя более вольготно при пользовании своим денежным превосходством на рынках Леванта. В зависимости от конъюнктуры он даже играл на самой монете, т. е. на менявшихся соотношениях между золотом и серебром или на предпочтении, оказывавшемся определенным монетам, испанским серебряным реалам, например, а еще больше — золотому венецианскому цехину, который на Леванте всегда оплачивался выше номинала. Около 1671 г. управляющий венецианским Монетным двором (Zecca)³²⁷ указывал, что, если в Венеции покупаешь золотой цехин за 17 венецианских лир, а онгаро (ongharo)³²⁸—за 16 лир, то, перепродав их в Константинополе, получишь на первой монете 17,5 % выгоды, а на второй—12 %. Прибыль с цехина несколькими годами позднее составит даже 20 %³²⁹. В конце XVI в. было прибыльной торговлей тайком переправлять турецкое золото в Персию ³³⁰. И когда Венеция увидела, как сокращаются ее торговые операции на Востоке в XVII и XVIII вв., она продолжила чеканку цехинов, чтобы сплавлять их на Левант— способ обеспечить вместе с существенными прибылями и возвратные поступления, в которых она нуждалась.

_{Своего рода тест: цены в Турции следовали за конъюнктурой}

_{Этими несколькими цифрами цен, доказывающими, что повышение цен в XVI в. затронуло и Турцию, я обязан Омеру Лютфи Баркану. Имареты — это благотворительные учреждения, кормившие бедняков и учащихся. Приведенные цены в аспрах— номинальные; они не учитывают обесценение аспры.}

Точно так же в конце XVIII в. Марсель более почти не экспортировал на Ближний Восток товары, но вывозил серебряные монеты, особенно чеканившиеся в Милане талеры Марии-Терезии³³¹. Для города это было наилучшим способом удержать свое место на левантинских рынках.

Сохранившиеся архаичные черты турецкой экономики — не они ли повлекли за собою ее регресс? Нет, пока оставался оживленным внутренний рынок, пока сохранялись военная промышленность, судостроение, активное ремесло, значительное текстильное производство — скажем, на Хиосе или в Брусе — и в еще большей степени множество крохотных локальных ткацких мастерских, которые в силу этого слишком часто ускользают от ретроспективного наблюдения. Вызывающее удивление путешествие Карло Соннини ³³² на Черное море в конце XVIII в. обнаруживает тем не менее нескончаемый перечень изделий местного текстильного промысла. Впрочем, если верить в том письму (8 мая 1759 г.) Шарля де Верженна, в то время посла в Константинополе ³³³, все импортированные с Запада сукна могли одеть лишь 800 тыс. человек; а империя насчитывала от 20 до 25 млн. жителей. Следовательно, оставалось широкое поле для изделий ремесленных цехов империи. Причинить им неприятности сможет лишь расширение продажи товаров из Австрии и Германии в конце XVIII в. И как объяснил это Омер Лютфи Баркан³³⁴, только вторжение английской текстильной продукции сразу же после промышленной революции (XIX в.) закрепило почти полное их разорение.

Итак, если двери османской экономики и были взломаны давно, эту экономику еще в XVIII в. нельзя было считать ни покоренной, ни совершенно маргинализованной. Турецкие пространства извлекали из своего собственного производства средства потребления для своих городов. Экспорт хлеба был там подчинен, как и в России, политической власти. Конечно, существовала широкая контрабанда зерном к выгоде греческих моряков с островов Эгейского моря. И в ней участвовали также и некоторые крупные собственники чифтликов, но чифтлики эти, образовавшиеся сравнительно недавно, развивались прежде всего для снабжения Стамбула, а не всегда ради экспорта. Так, например, обстояло дело с румелийскими чифтликами, производившими рис³³⁵. В целом турецкие рынки обеспечивали выполнение своих функций, опираясь на древнюю и все еще эффективную организацию перевозок.