ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Мой промах и ошибка не в увлечениях, а в недостатке контроля над ними.

Джек Керуак

ЧЕРЕЗ ДВА ДНЯ

ИТАН

Пока бежал вдоль улицы заметил, как рядом со мной остановилось авто.

Я точно знал, кто это. А как мог не знать, учитывая, что он звонил мне за последние два дня раз тридцать?

Очевидно, до него не дошло.

Побежав быстрее, я пропустил поворот к дому, вместо этого направившись вокруг квартала еще раз. Ветер бил мне в лицо, наполняя легкие воздухом с ароматом кофе и рогаликов. Сердце колотилось внутри груди, синхронно со звуками вокруг меня: поднимающихся с постели людей, тех, что выносили мусор, разговоров по телефону. По этой причине я предпочитал плаванье. Мне не хотелось никого слышать. Не хотелось ощущать запахи. И уж точно я не желал, чтобы меня преследовал чертов мэр города.

Остановившись, я перевел дыхание, глянул на наручные часы, а после направился в местный продуктовый на углу. Пожилой мужчина за прилавком оторвал взгляд от планшета, склонил голову в сторону и посмотрел на меня поверх маленьких очков. Осознав, что это я, он кивнул и поднял планшет, направившись к задней части магазина.

— Китти, где на этой штуке чертовы новостные газеты? — заорал он попутно. Несколько секунд спустя зеленые огоньки на камерах наблюдения сменились на красные.

Схватив корзину, я подошел к холодильнику с молоком. Но не успел и шелохнуться, как позади меня зазвенел колокольчик.

— Двухпроцентное или нормальной жирности? — поинтересовался у него, глядя на молоко.

— Жена обычно просит двух-, но я предпочитаю полноценное, — произнес его глубокий голос, но я потянулся к двухпроцентному.

— Нельзя выступать против жен, правда же, Такахаси? — Я взглянул на седовласого мужчину почти одного роста со мной, что стоял рядом, глядя на меня темными глазами. — Как дела у Киоко?

— Хорошо. Она занялась керамикой, — ответил он.

— Керамикой, — повторил я, перемещаясь к отделу круп, и он, конечно, последовал за мной. — Интересное хобби.

— Теперь ей помогает расслабиться только это... так как...

— Твой сын умер, — закончил я за него, беря пачку хлопьев и бросая ее в корзину. — Ну, это ей на пользу.

— Она нашла отдушину в искусстве. А я — в работе по защите людей Бостона. Чтобы убедиться, что больше никто не потеряет своих детей из-за наркотиков...

— Избавьте меня от нотаций, мэр, — перебил я его, глядя на курицу и консервированный томатный суп. — Я уже проголосовал за вас... вернее, я заработал для вас голоса. Томатный суп или курица?

Он не ответил и даже не потрудился взглянуть на банки.

— К черту. Живем один раз, возьму оба, — ответил я, бросая банки в корзину.

— И в ответ за эти голоса я сделал так, что ваш бизнес шел гладко в и из города, — ответил он. Я замер посреди прохода. — Однако, чтобы не начало происходить, стало причиной слишком скорого нарастания количества трупов.

— Мэр, — я изо всех сил пытался сохранить спокойствие. — Вас приняли в лоно, чтобы распространять типичную хрень, а не чтобы вы ее сами начали есть.

— Этот новый наркотик, Итан, он...

— МИСТЕР. КАЛЛАХАН! — отрезал я, отворачиваясь от него. — Все забыли о своем месте, господин мэр, и я возьму на себя вину за это. Я позволил вам выдавать за свои мои достижения, достижения моей семьи, так долго, что вы начали верить, будто они ваши. До меня вы работали простым детективом, настолько задолжавшим, что готовы были сдаться и сыграть в мертвеца за несколько тысяч долларов, плюс ваша жена с маниакальной депрессией и сын-наркоман. Я подобрал вас из сточной канавы, отряхнул и подарил этот блестящий пьедестал, на котором вы сейчас так гордо восседаете. Вы не давали разрешения на мой бизнес, он шел перед вами! Что бы здесь не случилось, вы сделаете так, как вам скажут...

— Я не позволю людям гибнуть...

Уронив корзину, я схватил его за шею, толкая к стеклянной двери и сжимая.

— Никогда не перебивайте меня, мистер Такахаси. Я по уши погряз в неуважении и не потерплю его от вас. Вы вернетесь в свой офис, сядете в красивое большое кресло, вспомните, кто вас в него усадил, и терпеливо подождете, пока я свяжусь с вами и отдам приказ. Я ясно выразился? — Я крепче сжал его шею, вынуждая мужчину поднять подбородок. — Я. Ясно. Выразился?

— Д... да...

Когда я его отпустил, мэр закашлялся и попытался отдышаться, наклонившись в сторону, пока я поднимал свою корзину.

— Люди, вроде вашего сына, постоянно будут умирать. Не я подсадил вашего сына на наркотики. Йоширо подсадил себя сам. Люди, вроде вас, всегда будут болтать, будто они очистят города и придушат поставки наркотиков, забывая, что такие же, как они люди, в этих же городах позволяют грязи распространяться. Зачем же? — спросил я, наклоняясь за желе. — Потому что не могут справиться. Неважно, с физической или психической болью. Они так сильно хотят сбежать, что примут, что угодно. Вы не можете остановить наркотики, не остановив боль. А боль никогда не прекратится. Я думал, вы это понимаете. Думал, вы поняли, что мы поставляем безопасный яд, и поэтому уважал вашу роль. Но я ошибался. Вы тоже считаете, будто зло начинается и заканчивается Каллаханами. Так что внимательно наблюдайте и увидите, как этот город, город, который вам дал я, изменится, когда я прекращу все контролировать.

Я подошел к прилавку, опуская на него корзину и звоня в колокольчик. Я обернулся, когда услышал, как он идет к двери, поправляя галстук.

— Когда все закончится, мне просто нужно будет взять кольцо, и вы сможете преклониться, чтобы поцеловать его в знак благодарности.

Толкая дверь, он произнес:

— Хорошего вам дня, мистер Каллахан.

— У меня всегда хороший день.

Он обернулся, чтобы взглянуть на меня еще раз до того, как сесть в служебную машину и закрыть за собой черную дверцу.

— Как только услышал, что вы в городе, я отправил Китти и девочек к моей сестре во Флориду.

— Это вы к тому, что она не в кладовой и не помогла вам найти приложение с новостями? — ответил я, поворачиваясь к нему, пока мужчина суетился за прилавком.

— К счастью, нет. Я сказал им: видите, если Альфа Стаи приехал сюда лично, это значит, что некоторые люди лишатся головы, а мне не нужно стоять на перекрестке чьих-то интересов. Нет, сэр, — мужчина усмехнулся, пробивая продукты из корзины. — 41 доллар 97 центов.

— 41 доллар 97 центов? Вы меня убиваете, МакНарди.

— Девочки, трое, Каллахан, знаете, сколько стоит сегодня обучение? И, конечно, они все хотят пойти в дорогие университеты. — Он застонал, поднимая толстый кошелек и опуская его на стол, пододвинув ко мне.

— Я думаю, вы имеете в виду Лигу Плюща, — ответил я, открывая кошелек, чтобы быстро пересчитать наличку, достать несколько двадцаток и положить их на прилавок.

— Я имею в виду охрененно дорого. И это не считая того, что одна из них имеет наглость заботиться только о макияже и мальчиках? — ворчал он, давая мне сдачу так, что я сунул ее обратно в кошелек, возвращая его мужчине.

— Держите это и кое-что еще вам накапает. И поделитесь с мальчиками. Какое-то время дела будут идти неважно. Уверен, это поможет и с вашими девочками.

Он улыбнулся так, словно воскрес из мертвых.

— Вы слишком добры, Каллахан.

— А то! — согласился я, направляясь к двери. — Если бы все думали, как и вы, я все еще был бы в Чикаго, пребывая в блаженном неведении о том, как дорого нынче стоит желе.

— Я покупаю его у амишей. Все любят эти штуки. Их нигде больше не продают, только в магазине МакНарди.

— Значит, дам вам знать, стоит ли оно того.

Я вышел на улицу, ощущая легкий ветерок, и, забросив сумку на плечо, направился домой.

АЙВИ

— О боже, что это? — спросила я, откусывая кусочек рогалика и протягивая руку за добавкой желе.

— Золото амишей, очевидно, — ответил он, читая сообщения на своем телефоне, при этом лежа на кровати рядом со мной почти что голышом, если не считать полотенца вокруг его талии. Он вернулся с завтраком для меня еще до того, как я приняла душ несколько минут назад. — Дай мне немного.

Он наклонил ко мне голову, и я, отломав кусочек рогалика, положила его Итану в рот. Наблюдая, как он жует, я подождала реакции, но парень лишь кивнул.

— Хорошо, но все же не стоит таких денег.

— Шшш, — шикнула я, прикрывая рукой желе. — А то оно тебя услышит.

Он наконец-то взглянул на меня, а затем на мои руки, после чего усмехнулся. Бросив телефон на прикроватную тумбочку, Итан сел и схватил нож, размазал им желе по моим губам, после чего слизал его языком.

— Теперь оно и мне нравится, — прошептал он. При этом его губы замерли в миллиметре от моих, пока пальцы скользили вниз к тонкой бретельке моей ночнушки, сдвигая ее так, чтобы моя правая грудь оказалась обнаженной. Взяв желе и нож, он намазал его на мой сосок, вынуждая слегка подпрыгнуть, когда лезвие коснулось моей кожи. Отбросив нож на поднос, Итан крепко сжал мою грудь, наклонился и слизал желе с соска. Мои губы приоткрылись, когда я схватила его за волосы, закрывая глаза и выгибая спину ему навстречу. В это время Итан целовал, сосал и покусывал мой сосок и грудь.

Его рот прокладывал влажную дорожку до самой шеи.

— О... — застонала я, облизывая губы. Он целовал мою кожу, пока не достиг губ, а затем отстранился, прижимаясь своим лбом к моему.

— Теперь оно бесценно, — прошептал он, поднимая руку, чтобы погладить меня по щеке.

— Я хочу, чтобы и для меня оно стало бесценным, — прошептала я в ответ, распахивая его полотенце и начиная поглаживать член; ощущая, как он становится тверже, гордо поднимается в моих руках.

— Угу... — Он закрыл глаза, снова взял нож, погрузил его в желе и медленно размазал сладость по своей длине, после чего повторил это движение вдоль толстой венки, что так и умоляла меня провести по ней языком. Как я могла этому сопротивляться?! Наклонившись, я облизала его, будто мороженое на ложке, созданная персонально для меня конфетка. Я так сильно сосала его член, что Итан вскрикнул, зарывая пальцы в мои волосы.