Изменить стиль страницы
  • Ефим рассмеялся:

    -    Что, Иван Петрович, и в сумасшедшем доме есть все-слышащие уши? Вы тоже боитесь?

    Канатчиков забегал глазами, как пойманный с поличным школяр, вымученно улыбнулся, покосился на свои наручные часы.

    -    Гм... Нам придется прервать беседу: через десять минуть совещание у главного, так что...

    Придя в палату, Ефим увидел на тумбочке сверток и конверт. Надиным почерком на нем было написано: «Сегалу Е.М.». «Фима, родной, - писала Надя, - очень волнуюсь за тебя. Если можешь, черкни пару слов. Ничего не скрывай. Целую, Надя».

    До чего же он обрадовался этой весточке!

    -    Внизу ждут вашего ответа, - сказал вошедший в палату Володя.

    Не мешкая ни секунды, Ефим написал Наде сверхуспокоительное письмо.

    -    А как передать его жене? - спросил Володю.

    -    Давайте. - И, вернувшись минуты через две, доложил: - Все в порядке.

    -    Попируем? - предложил Ефим, распаковывая приношения Нади.

    -    Охотно! У меня от воскресной передачи тоже кое-что осталось.

    Общими усилиями они собрали «роскошный стол»: полукопченая колбаса, кильки, сыр, сливочное масло, печенье, конфеты. Пир - так пир! Наполнили стаканы кипятком, чуть подкрашенным заваркой, чокнулись обжигающими руки стаканами: «Будем здоровы!»

    Глядя на Володю, уписывающего все подряд, Ефим последовал его доброму примеру.

    В палату вошла медсестра.

    -    Приятного аппетита, молодые люди! Я на минутку, сообщить Сегалу, что записку его жена получила. Мы ее насчет вас успокоили.

    -    Большущее спасибо, - сказал Ефим. - Да-а... - прибавил он, когда сестра ушла, - у нас в отделении не то, что в третьем, можно считать, полная демократия.

    Володя с любопытством глянул на Ефима.

    -    А вам откуца известны порядки третьего? Это буйное отделение.

    -    Из рассказов одного моего приятеля. Он там побывал. - Ефим помолчал. - Ладно, не буду вам голову морочить: приятель тот - я, собственной персоной.

    -    Вы?! В буйном отделении?! - у Володи изумленно вытянулось лицо. - Полноте, чепуха какая-то!

    -    Не верите? Тогда слушайте. - И Ефим рассказал историю с Яшкой-кровопийцей.

    -    Мне тогда повезло, в кармане оказался документ о контузии. Поэтому мне и прописали пребывание под широким, добрым крылом доктора Бориса Наумовича Котляра.

    -    Бориса Наумовича? Так это же наше местное светило! Величина! Профессор! Я с ним немного знаком. Хороший человек.

    -    Да, - согласился Ефим, - дай ему Бог здоровья. Он спас меня, поставил на ноги, дал возможность еще раз вернуться в строй.

    -    А что было дальше?

    -    Дальше? Дальше последовала эпопея, которую сходу изложить просто невозможно. У нас, я предполагаю, времени впереди достаточно. Как-нибудь расскажу.

    -    Все же с этим Яшкой вы впоследствии виделись?

    -    Не только виделись. Я, признаться, имел определенную возможность насолить ему, когда работал в заводской многотиражке.

    -    Ну, и?..

    -    Эх, захлестнули меня дела да события! Закрутили, завертели. На заводе повстречались типажи поколоритнее Яшки, он перед ними ягненок... Хотя и не исключение в стане власть имущих, он, скорее, тоже плоть от их плоти, кость от кости. Поди-ка, оторви его от той плоти. Достань!

    Володя опустил красивую чубатую голову, задумался. Когда поднял глаза - ахнул: Ефим лежал навзничь, открытыми, остановившимися глазами смотрел в какую-то точку мимо Володи. Щеки его побелели, губы что-то шептали.

    Володя бросился за дежурным врачом...

    Немало дней и ночей Ефим так и не обретал ясного сознания.

    -    Болезнь протекает своим чередом, - говорил Канатчиков, - ничего страшного.

    Однажды в палату пришел Борис Наумович, Ефим узнал и не узнал своего старого друга.

    -    Крепко переутомились нервишки у Сегала, - сказал Борис Наумович, - вот и отдыхают, закон самосохранения действует, организм защищается. Все обойдется, парень стойкий, я его помню... Следите, чтобы спал.

    ...Настал день, когда Ефим пришел в себя окончательно. Назавтра Наде разрешили свидание с мужем. Больничный парикмахер накануне побрил, постриг его. Выглядел он спокойным, аккуратным, но очень бледным.

    Тревогу, растерянность, радость - все выразило подвижное лицо Нади, когда она увидела Ефима. Оба побежали друг другу навстречу, обнялись. Не поцеловались. Этого они никогда на людях - по молчаливому сговору - не делали. Уселись на два свободных стула в углу коридора.

    С чувством безмерной вины смотрел Ефим на родное, самое родное лицо на свете, прекрасное в своей чистоте и детскости, но сильно утомленное, озабоченное, похудевшее. Это он, только он виноват в страданиях жены. За какие грехи Господь послал бедной девочке-женщине такие испытания? Чем, когда, как сможет он искупить стопудовую вину перед ней?! Убить себя за это мало!

    Надя вынула из хозяйственной сумки свертки.

    -    Вот, отнеси в тумбочку, ешь, поправляйся. По-моему, ты немножко похудел, - она не скрывала огорчения.

    -    У меня отличный аппетит, увидишь, скоро растолстею. Ты сама ешь получше, береги себя. Скоро выпишусь и заживем мы с тобой на славу! - Ефим не очень-то верил собственным восторженным восклицаниям, и от внутреннего неверия слова его звучали неубедительно, наигранно.

    Надя все поняла. И не желая огорчать мужа, в тон ему заверила:

    -    Конечно, скоро ты окрепнешь, вернешься домой совсем здоровым.

    Ни на секунду не забывал Ефим о беременности жены. Была ли она у врача? Не определил ли он пол их будущего малютки? Вопросы вот-вот готовы были сорваться с его языка, да застряли. Почему? Кого он берег? Надю? Себя? Обоих вместе? От чего берег? Неизвестно. Но язык его словно одеревенел.

    Надя удивительным образом угадала его мысли.

    -    Иногда мне кажется, что я ошиблась и ничего нет.

    -    Ты не могла ошибиться! - испугался Ефим. - Завтра же сходи к врачу. У нас должен быть ребенок, ведь ты тогда уверенно сказала...

    И вдруг, неведомо откуда, в голову ему прыгнула, заплясала на одной ножке пакостная мыслишка: «Хорошо бы Надя ошиблась! Хорошо бы! Какие дети в их положении?

    Потом, потом...»

    -    Вон! — вскрикнул он. — Проклятая! Вон, отвяжись!

    -    Ты что? - испугалась Надя.

    Он сильно тряхнул головой, очнулся, увидел побледневшее лицо жены, встревоженный, обиженный взгляд. Он схватил ее за руки.

    -    Прости, ни с того, ни с сего лезет всякая чертовщина... Не волнуйся... «Все пройдет, если рядом со мной воплощение мысли и чувства».

    Надя коснулась шелковой ладонью его лба.

    -    Температуры нет. Тебе лучше? Может быть, мне уйти, ты устал?

    -    Не уходи, ради Бога, я так соскучился, мне с тобой так хорошо, родная моя...

    Они расстались после повторной настоятельной просьбы дежурной медсестры. Лежа в постели, Ефим мысленно продолжал свидание со своей храброй «курочкой без мамы».

    Володя, лежа на своей койке, то и дело косил глаза на соседа.

    -    Вы не спите? - спросил, наконец.

    -    Нет, не сплю, прикрыв очи, мечтаю... Спросите, о чем? О самом малом: поскорее вырваться отсюда к милой супруге.

    -    Да, жена у вас милая, очень милая... Что ж, могу вам предсказать: месяца через полтора вы будете дома. А вот я... Когда меня выпустят из этой каталажки?.. Ладно, - махнул рукой, - давайте ужинать. Принесу чайник, приступим к обжорству.

    Некоторое время оба с аппетитом уписывали приношения заботливых жен, запивали чаем.

    -    Володя, - нарушил молчание Ефим, - я хочу задать вам один вопрос. Может быть, он покажется вам странным. Что вы здесь делаете?

    -    Пью чай с достопочтенным Ефимом Сегалом, - с иронией улыбнулся Володя, сделав театральный поклон в сторону Ефима.

    -    Нет, серьезно... можете, конечно, не отвечать. Сказать вам, что меня удивляет? Не то, что, на мой взгляд, вы совершенно здоровы и почему-то здесь сидите, нет, совсем другое: как за такой долгий срок пребывания в этом учреждении вы не сделались больным уже в самом деле, не рехнулись?