• Пэлем Гринвел Вудхауз

    СЛОНОВОЕ СРЕДСТВО

    Деревенский хоровой кружок организовал праздник и спектакль в пользу местного органного фонда. Мимо нас, сидевших с трубками у окна трактира, вдоль по маленькой уличке шествовала шумная процессия. До нас долетали обрывки гимнов, и мистер Маллинер стал заражаться праздничным настроением.

    — Горе мне! Я юный и бледный викарий, — подпевал он в нос, как и полагается при исполнении старинных песнопений. — Удивительно, — перешел он вдруг на свой обычный тон. — Прямо удивительно, до чего меняются обычаи даже среди духовенства. Теперь редко встретишь юного викария.

    — Верно, — ответил я. — Большинство из них здоровяки-спортсмены, верные своим университетским традициям. Я никогда не видел юного бледного викария.

    — Вы никогда не встречали моего племянника Августина?

    — Никогда.

    — Вот он-то как раз и был этим юным и бледным помощником викария. Хотите, я расскажу о моем племяннике Августине?

    В то время, — начал мистер Маллинер, — мой племянник Августин был викарием, юным и очень бледным. Еще мальчиком он чуждался всякого рода физических упражнений, а богословский факультет вытравил из него последние признаки плоти. Когда он прибыл в Нижний Брискет, он был на редкость мягкий и скромный молодой человек. Льняные волосы, бледно-голубые глаза и худоба, как у сушеной трески.

    Его преподобие Стэнли Брэндон был огромный, атлетически сложенный мужчина, суровый и властный; его пылающие глаза и налитое кровью лицо могли запугать и менее пугливого викария. Достопочтенный Стэнли Брэндон студентом в Кембридже славился как боксер-тяжеловес, и Августин рассказывал мне, что в религиозных дебатах он сохранил боксерские замашки. Когда у них произошли разногласия по вопросу об украшении церкви к празднику, то Августин боялся, что получит хороший удар — нокаут.

    Таков был достопочтенный Стэнли Брэндон. И к дочери такого сурового человека Августин втайне питал нежные чувства. Ах, Купидон делает героями всех нас!

    Джен была очень мила и любила Августина не меньше, чем он ее. Из страха перед ее отцом они принуждены были видеться тайком. А это было очень неприятно для Августина, который, как все Маллинеры, любил говорить правду в глаза и не выносил недоговоренности и обмана. Однажды, когда влюбленные прогуливались среди Лавровых кустов в садике викария, Августин возмутился.

    — Дорогая моя, — заявил он, — я больше не могу скрывать наши отношения. Сейчас я пойду к вашему отцу и попрошу вашей руки.

    Джен побледнела и упала в его объятия. Она знала, что Августин рискует получить не ее руку, а пинок ногой.

    — Нет, нет, Августин! Вы не должны этого делать!

    — Но, дорогая, это единственный честный выход.

    — Да, да, только не сегодня, прошу вас!

    — Почему не сегодня?

    — Потому что папа сегодня очень сердит. Он только что получил письмо от епископа с выговором за ношение излишних украшений во время службы, и это его страшно рассердило. Видите ли, он учился с епископом в одном классе и не может этого забыть. Сегодня за ужином он говорил, что покажет этому Боко-Бикертону, как делать выговор своему старому школьному товарищу.

    — Но ведь епископ будет здесь завтра на конфирмации.

    — Да. И я так боюсь, что они поссорятся! Как жаль, что именно этот епископ — папин начальник. Папа всегда вспоминает, что подбил ему глаз за то, что тот налил ему чернила за воротник, и это, конечно, роняет авторитет епископа в его глазах. Так вы не пойдете к нему сегодня?

    — Нет, не пойду, — со вздохом сказал Августин.

    — Уже поздно и сильная роса. Извольте перед сном согреть ноги и насыпать горчицы в носки! Слышите?

    — Обязательно, дорогая.

    — Ведь у вас слабое здоровье.

    — К сожалению, да.

    — Вообще, вам следует принимать какое-нибудь укрепляющее средство.

    — Постараюсь. Спокойной ночи, Джен.

    — Спокойной ночи, Августин.

    Джен, как кролик, юркнула в дом, а Августин поплелся в свою меблированную комнату на Хай-стрит. Первое, что он увидел там, были посылка и письмо, лежавшие на столе.

    Он рассеянно вскрыл письмо и прочел:

    «Мой дорогой Августин!»

    Он посмотрел на подпись. Письмо было от тетки Анджелы, жены моего брата Вильфреда Маллинера; помните, я как-то рассказывал вам о его женитьбе. Августин был очень дружен с тетей Анджелой.

    «Мой дорогой Августин!

    Я много о вас думала и не могу забыть вашего печального вида перед отъездом. Мне кажется, что у вас острое малокровие и недостаток витаминов. Надеюсь, что вы бережете свое здоровье. Я все время старалась подобрать вам какоенибудь укрепляющее средство.

    По счастливой случайности, Вильфред недавно изобрел его и называет лучшим из всего, что им создано. Средство называется «Бук-У-Уппо» и действует на красные кровяные шарики. Оно еще не выпущено в продажу, и мне удалось украсть для вас пробный флакон из лаборатории Вильфреда. Необходимо, чтобы вы испробовали его сейчас же. Я уверена, что это именно то, что вам нужно.

    Любящая тетя

    Анджела Маллинер.

    Р.S. Надо принимать по столовой ложке на ночь и утром перед завтраком».

    Августин не был суеверным человеком, но подобное совпадение поразит хоть кого. Он откупорил бутылку, налил большую ложку, зажмурился и выпил.

    Лекарство оказалось довольно приятного вкуса. Оно напоминало старую подметку, вымоченную в вишневой наливке. Приняв лекарство, Августин углубился в чтение богословской книги, потом стал раздеваться.

    Но как только его ноги коснулись простыни, он с раздражением обнаружил, что миссис Уордл, его хозяйка, опять забыла положить туда бутылку с горячей водой.

    — Безобразие! — сказал Августин.

    Ведь она знает, что он не может заснуть без горячей бутылки.

    Августин спрыгнул с кровати и выбежал на лестницу.

    — Миссис Уордл! — закричал он.

    Ответа не последовало.

    — Миссис Уордл! — заорал он так, что мелкие кусочки штукатурки дождем посыпались с потолка.

    До сего времени он панически робел перед своей квартирной хозяйкой и при ней был тише воды ниже травы. Но сейчас он чувствовал прилив возбуждения и необыкновенный подъем.

    В голове немного шумело, но он чувствовал в себе силу справиться с дюжиной миссис Уордл.

    Снизу донеслось шлепанье туфель.

    — Ну, что там еще? — раздался ворчливый голос.

    Августин закричал, и снова кусок штукатурки полетел вниз.

    — Сколько раз я вам говорил, — гремел Августин, — убеждал вас класть мне в постель горячие бутылки? Вы опять забыли, старая тряпичница?

    Миссис Уордл грозно подняла голову:

    — Мистер Маллинер, я не привыкла к подобному…

    — Молчать! — ревел Августин. — Поменьше воркотни, побольше бутылок! Сейчас же тащите бутылку, или завтра я съезжаю. Когда я вобью в вашу тупую голову, что не одна вы в деревне сдаете комнаты? Еще одно упущение, и я съезжаю. Горячую бутылку! И поживей!

    — Слушаю, мистер Маллинер! Конечно, мистер Маллинер! В один момент, мистер Маллинер!

    — Ну, попроворней, попроворней!

    — Сейчас, сейчас! — и старуха быстро зашлепала туфлями.

    Через час, засыпая, Августин задумался. Не был ли он чересчур резок с хозяйкой?

    Он встал, достал свой дневник и записал:

    «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю». Действительно ли я кроток? Не знаю. Сегодня вечером я, кажется, обидел миссис Уордл, забывшую положить мне в постель горячую бутылку. Да, искушение было сильно, и я не смог сдержать своего гнева.

    NB — Воздерж., в буд. от подобн., порывов».

    Наутро, приняв утреннюю порцию лекарства, Августин раскрыл дневник и глазам своим не поверил… «Обидел. Ну, да, понятно, обидел, но ведь за дело же».

    Он решительно перечеркнул вечернюю запись, написал: «Так и надо старой идиотке».

    А затем пошел завтракать.