Изменить стиль страницы
  • Евгений Биневич

    ЕВГЕНИЙ ШВАРЦ

    Хроника жизни

    ПРОЛОГ

    Откуда начинается человек?

    Начинающий полнеть лысеющий человек склонился над чистыми листами «амбарной книги» в голубом переплете.

    С чего начать?

    Вчера они с Алексеем Ивановичем Пантелеевым ездили из Комарово в Зеленогорск. За продуктами. Вдруг вспомнилось детство, юность… За двадцать минут в электричке столько нарассказывалось…

    — Женя! Дорогой! Напиши об этом! — не выдержал Пантелеев.

    — Как? — уныло откликнулся он. — Скажи, как написать? Где взять нужные слова?

    — А ты попробуй, запиши буквально теми же словами, какими сейчас рассказывал.

    — Да, «теми»! — мрачно усмехнулся Шварц. — Легко сказать.

    Однако, на следующий день утром он вынул новенькую амбарную книгу.

    Он всегда любил большие толстые тетради. В них всё написанное выглядело более компактно, в них можно было долго писать, ничего не терялось. Еще когда работал в «Еже», ему попалась толстая, на пятьсот листов, тетрадь в твердом переплете. Он «реквизировал» её, принес к Лизе Уваровой, написал на первой странице:

    «Тетрадь № 1. Начата 19 июля 1928.

    ЖУРНАЛ.

    Правила:

    1. Писать ежедневно.

    2. Не вырывать ни одного листика.

    3. Сотрудников трое.

    4. Записи в журнале — не подлежат оглашению.

    5. Один из сотрудников может давать задания другим.

    6. Черновики запрещены.

    7. Вычеркивать прозрачно.

    8. Писать можно о чем угодно, что угодно и как угодно.

    9. Всё на свете интересно».

    Тогда ещё не существовало «Ундервуда», а они уже были дружны — артисты ТЮЗа Елизавета Уварова, Борис Чирков, двое других «сотрудников» журнала, и он, будущий автор «Брата и сестры», «Клада», «Красной Шапочки» и «Снежной королевы» — пьес, написанных для их театра.

    «Тетрадь» начиналась его записями о поездке в Псков, о восприятии им мира. Почерк аккуратный, каждая буковка отдельно. Руки дрожали уже тогда. Старался, чтобы было разборчиво.

    Когда Елизавета Александровна показала мне эту тетрадь, я ещё немного знал о Шварце, и эти прозаические тексты, осмысляющие человеческое бытие, поразили меня. Ничего подобного не было в его пьесах. Например, такое: «Человек ждет событий, ясно выраженных указаний, чистого цвета и полного счастья. Начитанный, мечтательный человек! Все в мире замечательно и великолепно перепутано. Это же форменная ткань. Это такой ковер, что хоть плачь. Но начитанный и мечтательный человек обижается, ловит мир на противоречиях, устает от сложностей и засыпает… Он вообще не верит, что на свете есть вещи, достойные внимания, то есть ясно выраженные. Но они есть, о мечтательный человек!.. Правда, очень легко человеку сбиться, но есть один чудесный способ не сбиваться. Я продам тебе этот способ, о мечтательный человек. На, бери его. Вот он: смотри. Вот и все. Смотри — и все. Смотри, даже когда хочется прищуриться. Смотри, даже когда обидно. Смотри, даже когда непохоже. Помни — мир не бывает не прав. То, что есть, то есть. Даже если ты ненавидишь нечто в мире и хочешь это нечто уничтожить, — смотри. Иначе ты не то уничтожишь. Вот. Понятно?».

    Потом шли «статьи» «сотрудников». Опять его — «Тупсе». Несколько зарисовок с его слов Уварова записала в тетрадь позже: «Шварцевский знакомый рассказывал за Камчатку. В один совхоз отправили много рыбачек и мало рыбаков. В середине зимы рыбаки послали по радио телеграмму с просьбой прислать мужчин. Текст телеграммы неудобочитаемый». Или: «Эренбург и Маршак идут по улице Горького. Говорят о популярности. Маршак говорит: «Нас знают, вот спросим мальчика. Мальчик, ты знаешь кто мы?» — «Знаю», — отвечает мальчик. — «Вот видите, — говорит Маршак, — нас знают. А кто мы?» — «Жиды», — отвечает мальчик». И прочее.

    С этого «журнала» и началась страсть Шварца к толстым тетрадям. И если его спрашивали, что подарить на день рождения, непременно отвечал: «амбарную книгу».

    И вот одна из них, не оскверненная ещё человеческой рукой, лежит перед ним. С чего же начать? Выглянул в окошко. Екатерина Ивановна что-то колдовала на грядках. Недавно исполнилось двадцать лет, как он познакомился с Катей. По сему торжественному случаю они получили письмо от Коли Заболоцкого. Только он и помнил ещё об этом.

    «Катерина, дочь Ивана,
    Ровно двадцать лет назад
    Повстречала род тюльпана,
    Украшающего сад.
    Этот маленький тюльпанчик,
    Катериной взятый в дом,
    Нынче даже на диванчик
    Помещается с трудом.
    Славься сим, Екатерина,
    Ты прекрасна, как всегда!
    И дородный сей мужчина
    Также славься иногда!».

    Двадцать лет тому… Они только-только поженились…

    «Сижу я в Госиздате,
    А думаю о Кате.
    Думаю целый день —
    И как это мне не лень?
    Обдумываю каждое слово,
    Отдохну и думаю снова
    Барышне нашей Кате
    Идет её новое платье.
    Барышне нашей хорошей
    Хорошо бы купить калоши.
    Надо бы бедному котику
    На каждую ногу по ботику.
    Надо бы теплые… эти… —
    Ведь холодно нынче на свете!
    На свете зима-зимище.
    Ветер на улице свищет.
    Холодно нынче на свете,
    Но тепло и светло в Буфете.
    Люди сидят и едят
    Шницель, филе и салат.
    А я говорю: «Катюша,
    Послушай меня, послушай.
    Послушай меня, родная,
    Родимая, необходимая!»
    Катюша слышит и нет,
    Шумит, мешает Буфет.
    Лотерея кружит, как волчок,
    Скрипач подымает смычок —
    И ах! — музыканты в слезы,
    Приняв музыкальные позы…».

    В это время, постучавшись, вошел посетитель.

    — Здравствуйте…

    — Здравствуйте, — листки с письмом-стихами пришлось убрать в стол.

    — Вы редактор?

    — Да.

    — Я принес стихи…

    — Садитесь, рассказывайте…

    — Да чего там рассказывать… Сокращен год назад, и все без работы… Занимал крупные должности… Вот принес вам четыре своих книжки для детей, — и он протянул стопку самодельных книжечек.

    Та, что лежала сверху, называлась «Мой девиз. Пионерская песня». Над заглавием нарисован пионер с горном. Внизу справа — «цена 5 коп.».

    Открыл первую страницу:

    «Я малолетний пионер,
    Но уж во мне живет мечта:
    Встать грудью за Союз СэСэР,
    Коль подойдет к нему беда».

    — Вы оставьте свой адрес, — стараясь улыбаться как можно приветливей, сказал Шварц. — Я почитаю, дам почитать другим, и мы сообщим результаты.

    — Хорошо, спасибо, — автор на предложенном ему листке написал свой адрес.

    — Я провожу вас.

    — Ну что вы…

    — Пожалуйста…

    В коридоре им попался Олейников.

    — Что — опять?

    — Ага, — пробурчал Шварц.

    Проводив посетителя до лестничной площадки, он решил было вернуться к стихам для Кати, но на пути стоял Олейников.